Переводить Гегеля на русский язык может только полиглот, но обязательно немец, причем немец старый, и, желательно, ссыльный как раз за философию.
Однако Шиллер и Гёте отказывались понимать даже устный немецкий язык, которым разговаривал экстраординарный профессор из Йены.
Наверняка именно от Гегеля идет неприятная традиция гуманитарных ученых изъясняться каким-то птичьим языком, когда усвоение средств выражения должно предшествовать пониманию содержания. Для Гегеля характерна выдуманная им самим лексика, иносказательное употребление привычных терминов, небрежные грамматические конструкции и сбивающее с толку повторение местоимений.
А с другой стороны – это удивительно яркий, красочный язык, где тяжелый абзац, описывающий в архаичных терминах предварительные замечания к вступлению в общее введение, вдруг прерывается метким афоризмом, смелым риторическим приемом, неизвестным прежде оттенком смысла. И тогда обыденное становится загадкой, привычное – сводящим с ума откровением, а лекция – мистерией.
Чтобы принять Гегеля как философа, необходимо принять его как драматурга и мистика. Цель его педагогики не в разъяснении феноменов духа, а превращении слушателей в феномены такого рода.
Чтобы понять ворону, ты должен стать вороной.
Как пишет комментатор Ю. Селиванов,
…нам предстоит пережить драму вещи… наделенной сознанием, к которой мы даже можем испытывать симпатию, чтобы затем пережить трагедию ее разрушения.
Ближе к концу занятия студентам предстоит также пережить становление себя в качестве умирающего на кресте Бога, а спор Иисуса и Пилата им предлагается вести за обоих.
«История философии не показывает ни постоянства простого содержания, к которому ничего больше не добавляется, ни только течения спокойного присоединения новых сокровищ к уже приобретенным раньше, а обнаруживается, видимо, скорее как зрелище лишь всегда возобновляющихся изменений целого, которые в конечном результате уже больше не имеют своей общей связью даже единую цель; напротив, исчезает сам абстрактный предмет, разумное познание, и здание науки должно, наконец, конкурировать с оставшимся пустым местом и делить с ним превратившееся в ничего не означающий звук название философии». – Гегель
Journal information